Рассказ Сергея Калабухина «Магия любви»

Алексей Курганов

« А ты чеши их пореже!», или Физиология возбуждений (некоторые мысли по прочтении рассказа Сергея Калабухина «Магия любви»).

Прочитал рассказ Сергея Калабухина «Магия любви» и вспомнил, как мы читали только-только вышедшую из печати в начале горбачёвской перестройки «Эммануэль». Помните? «В игре участвует только его рука. Сам же он остается совершенно спокойным и безмолвным. А Эммануэль вертит головой во все стороны, стонет, с губ ее срываются чуть ли не слова мольбы. Сквозь выступившие на ресницах слезы она старается хотя бы разглядеть своего партнера. Но вот рука, по-прежнему прижатая к тому месту, где она зажгла столь жаркое пламя, замерла. И снова движение: мужчина склоняется к Эммануэль, берет ее руку в свою и тянет ее к себе, к предусмотрительно расстегнутому клапану брюк и …
Кошмар. Разврат. Самое настоящее. неприкрытое бл…хм… И ведь в приведённом выше отрывке они еб… производят все эти движения в летящем самолёте, на самолётном кресле, и даже больше того – в присутствии детей. которые всё видят, от которых никуда не скроешься! Впрочем, к чему все эти условности? Мы – люди взрослые, всё распрекрасно понимаем, развратом нас не удивишь. Как говорится, хотели испугать девку яйцами, а она, оказывается, уже и ВЕСЬ видала!
Так вот о тогдашних перестроечных временах и мнениях. Какая же пошлость, возмущались те мои знакомые, которые считали и до сих пор считают себе интеллигентами и интеллектуалами. Дайте же почитать, просил я, интеллигент очень относительный и уж точно не интеллектуал, чтобы составить собственное мнение. А на книгу – очередь, слышал в ответ. На пошлость – и очередь? Ребята, я что-то не пойму! Ну, уж так уж вот, отвечали мне уклончиво. До тебя дойдёт примерно через месяц. Читать быстро, за два-три дня, поскольку ты наверняка будешь не последний.
Вот такой это был противоречивый «ветер перемен»: с одной стороны – пошлость и благородно-возмущенные глаза, с другой - очередь. Понятно, что такая двойственность называется ханжеством или её верным спутником - лицемерием. Которые, увы, непобедимы, потому что вечны.
Калабухинский рассказ – я почему-то в этом уверен – ждёт если не точно такая же, но схожая судьба. Я не являюсь большим поклонникам эротики и порнографии (темперамент, что ли, не тот?), но отношусь к этим жанрам достаточно спокойно (даю затравку моим недоброжелателям – ПОДОЗРИТЕЛЬНО спокойно). Кроме того, я не очень-то понимаю этого разделения – где эротика, а где порно – , потому что до сих пор не вижу здесь чётких, конкретных границ. Да их и нет! Как так нет, возмутятся поборники нравственности. Есть! Вот, например, если половые органы изображаются-описываются в , так сказать. «работающем» состоянии ( а именно это и происходит буквально в первых предложениях калабухинского рассказа), то это – порнография. Если эти самые органы, извиняюсь, висят и безмолвствуют – то эротика. Определение, надо признать, не выдерживающее никакой критики. Следуя ему, и барковский «Лука Мудищев», и пушкинская «Гаврилиада», я уже не говорю о памятнике древнеиндийского эпоса «Камастуре» - обыкновенное порно. А бунинский рассказ «Антигона» ( да и не только он) из великолепного сборника «Тёмные аллеи», который в советские времена наши литдеятели причисляли исключительно к этому, «порнушечному» жанру!
Так что всё здесь, граждане-морализаторы, не так просто, как вам хотелось бы. Литература - штука очень условная. В ней с границами вечная «напряжёнка».
Что касается литературоведческих характеристик, то по языку изложения, по композиции, по самому сюжету и даже самой идее я никаких замечаний привести не могу. Единственное, в чём я с автором согласиться нем могу, это название рассказа. Скажу банальщину, но без неё в данном случае не обойтись: название текста должно нести в себе большую смысловую нагрузку. Название - это ввод в тему, а какая здесь магия, какая любовь, которая подразумевает эмоциональные проявления? Здесь, скорее, обычная физиология, соревнование, схватка, если не битва этаких неутомимых секс-машин.
Опять же в названии говорится о мистике - а в тексте , особенно во второй его части, творится самая настоящая бытовая чертовщина. Да и кот Пират очень напоминает булгаковского кота Бегемота, и образы главных героев перекликаются с образами героев «Мастера и Маргариты».
И в подведение итога: в любом случае, рассказ заслуживает читательского внимания. Тому же, кто хочет заняться морализаторством и презрительным фырканьем, могу сказать лишь одно: «Это - скучное занятие, господа!».